Почему вы согласились защищать Льва Рывина?
Лев Рывин — отец моего бывшего товарища. Ранее я вел дела Heritage Films. Я видел, как Рывин умело разговаривал со Спилбергом, Полански, Анджеем Вайдой и Янушем Майевским, с какой лёгкостью получал сценарии, расположение таких актёров, как Гражина Шаполовская или Марек Кондрат. Я вел для него разные деликатные дела, и моя защита Льва Рывина в такой ситуации была естественной. Просто пришел Лев и сказал: «Внимание, господа, есть проблема, будьте готовы».
Напомним дело Льва Рывина, потому что, возможно, не все его помнят: в 2002 году шла работа над проектом изменений в закон о радиовещании и телевидении. Введён запрет на одновременное владение общенациональной газетой и телевизионным каналом. Между тем, компания Agora — владелец «Газеты Выборчей» — намеревалась купить один из телеканалов. Лев Рывин встретился с председателем Agora Вандой Рапачинской, и та сообщила ему, какой формы ожидается закон. Потом они встретились снова, и тогда Рывин, ссылаясь на разговор с Лешеком Миллером, заявил, что медиазакон вступит в силу в форме, предложенной Agora, если та переведёт 17,5 миллиона долларов на счёт Heritage Films. Эти деньги должны были попасть в СДП (Союз демократической левицы). Затем Рывин встретился с Адамом Михником, который записал разговор и в конце года опубликовал его в «Газете Выборчей». Какова была линия защиты?
Преступления не было.
Но что это было? Приятельская встреча?
Лев Рывин был обвинён в том, что в июле 2002 года в разговорах с представителями Agora — Вандой Рапачинской, Пётром Немчицким и редактором Адамом Михником, ссылаясь на свои связи в государственных учреждениях, он предложил посредничество в вопросе внесения выгодных для Agora изменений в проект закона об RTV в обмен на материальную выгоду — совершение преступления по статье 230 УК. Во-первых, мы оспаривали доказательства и фактические выводы, во-вторых, что поведение Рывина содержит признаки преступления платной протекции. Из материалов дела, по нашему мнению, не следует, чтобы между Рывиным и представителями Agora было какое-либо соглашение по решению вопроса. Мы считали, что запись не является подлинной, и нельзя установить истинный смысл разговора. Часто то, что кратко пишут СМИ, не означает, что действительно произошло преступление. Разговор Рывина можно было воспринимать как деловое предложение, а не коррупцию. Никогда не было установлено, кто входил в мифическую группу, держащую власть.
Среди журналистов-расследователей говорили, что вы, как один из трёх защитников, предложили другую линию защиты?
Это адвокатская тайна. Считаю, что не стоит возвращаться к этому.
А какова была ваша линия защиты?
Другая. Мы взвешивали все за и против. Трудно сейчас оценить, что было бы лучше. Могу только сказать, что Лев Рывин потом дал понять, что первоначальная идея защиты могла бы быть более эффективной.
Лев Рывин до конца настаивал, что ничего не произошло. Как он чувствовал себя после сурового приговора? Как вы оцениваете это решение?
Дело закончилось обвинительным приговором — всего два года, и целых два года, без условного. Наказание могло быть строже, ведь статья предусматривает до восьми лет лишения свободы, если бы была признана концепция мошенничества, но нам удалось убедить суд, что оснований для этого нет. Мы ещё рассчитывали на Верховный суд, потому что там сформировалась выгодная для Рывина практика, на которую мы ссылались в кассации, но этот план провалился — Верховный суд в данном случае изменил сложившуюся позицию. За несколько лет Лев Рывин из любимого и остроумного участника общественной жизни, крупнейшего продюсера в этой части Европы стал персоной нон грата. Ему пришлось бороться за жизнь и здоровье, столкнуться не только с процессом, но и с множеством неприятных явлений. Например, обложка журнала «Wprost», где было фотомонтаж головы Рывина, вставленной в унитаз. Я не оспариваю право на критику и свободу слова, но унижение и плевки даже над осуждёнными переходят границы. Думаю, это дело заслуживает более широкого, не только юридического взгляда. Аферa Рывина вызвала мощные социальные и политические напряжения. Я очень уважаю маршала Боровского и премьер-министра Миллера за то, что они создали Следственную комиссию. Конечно, я понимаю, как тяжело левой партии было понять, что польский парламент не годится для такого расследования: ноль профессионализма, отсутствие уважения к допрашиваемым, другим членам комиссии, отсутствие критики доказательств, неумение анализировать ответы, посмешище институции — дискредитирует её юридически и публично. Члены комиссии даже не притворялись, что они беспристрастные, объективные и ищущие правду следователи. У меня ощущение, что социализм так не убил левицу в Польше, как это сделала комиссия, в крайне подрывной манере, ибо работала в рамках закона, но большинство её членов действовало за пределами любых юридических стандартов. Это дало повод для возрождения силы правых, которые, опираясь на опыт работы комиссии, научились подавать десятки бессмысленных заявлений, гипотез и безответственно их публиковать, основывать на них проекты. Сегодня «Объединённая правая» не допустит создания ни одной эффективной следственной комиссии, кроме тех, что будут удобны и безопасны для неё. При нынешних властях мы никогда не узнаем, как происходило захватывание Idea Bank, закупка респираторов Министерством здравоохранения, масок правительством премьера Моравецкого, финансирование польским государством фонда Lux Veritas и строительство музея в Торунь.
Позже была история Марека Фаленты и политический скандал, который вспыхнул после публикации в журнале «Wprost» стенограмм нелегально прослушанных разговоров политиков и бизнесменов. Записи велись с июля 2013 по июнь 2014 в нескольких ресторанах Варшавы, среди прослушанных — действующие и бывшие министры, предприниматели, а также председатель НБП и НИК. Разговоры записывали официанты, но за всем стоял ваш клиент — Марек Фалента. Как вы хотели его защищать?
Цель защиты была доказать суду, что у Марека Фаленты с разными спецслужбами были давние отношения, что прослушка велась задолго до того, как об этом узнал Фалента, что, узнав, он сообщил об этом спецслужбам и стал фактически буфером между официантами и ЦБС.
Вы в этом уверены?
Меня убеждает то, что говорил Марек Фалента.
Марек Фалента написал письмо президенту Анджею Дуде, в котором угрожал раскрыть, кто на самом деле стоит за скандалом с прослушками, если его не оправдают.
Марек Фалента — трагическая фигура. Богатый и успешный бизнесмен, владелец биржевых компаний, который занимался чувствительными отраслями, как передача телекоммуникационных данных, имел связи со спецслужбами. В 2004 году, после продажи Electus IDM примерно за 400 млн злотых, мог полностью выйти из бизнеса и стать молодым рентье. Он думал, что его про-государственная позиция будет «оценена», но был не только нейтрализован, но и выведен в небытие. В его ситуации нет случайностей: он потерял имя, состояние, свободу и уверенность в будущем. Хотя у него есть доказательства невиновности, он, вероятно, ими не воспользуется. У меня нет сомнений, что эти доказательства у него есть.
Почему вы думаете, что Фалента не раскроет свои доказательства?
Ему угрожали новыми процессами. Его семья и он близки к банкротству. Он отбывает наказание в системе открытой камеры с охраной у дверей постоянно. Заявки на перерыв в наказании и условно-досрочное освобождение отклоняются. Он теряет зрение и здоровье.
Вы хотите сказать, что он боялся за жизнь?
Боялся за себя, своих близких, за будущее.
Марек Фалента отбывает наказание в два с половиной года. Это не так много.
